Этюды с артиклем — часть 3

Сегодня томная луна

— И вдруг, — сказал старый американец в белой рубашке... ופתאום, אמר האמריקני הזקן בחולצה הלבנה.

«У-фит'ом», амар hа-американи hа-закен ба-хульца hа-л*вана...

Так начинается роман Меира Шалева «Голубь и мальчик».

Почему «старый американец» и его «белая рубашка» снабжены артиклем? О них выше шла речь? Где именно «выше», если это самые первые слова книги? Может быть, персонаж является всемирно известным и единственным в своем роде старым американцем в белой рубашке? Или, возможно, он однозначно выделен из миллионов других людей, отвечающих этим критериям, благодаря какому-то очевидному контексту? Всем людям в мире эти слова укажут на конкретного человека?

Вспомним, что, маркируя слова метками определенности и неопределенности, автор апеллирует к осведомленности или неосведомленности адресата своих слов. В случае, когда мы находимся в аудитории, и одна из участниц просит открыть какое-нибудь окно или единственную дверь, она знает, что остальные участники — они же адресаты ее призыва — видят то же, что и она, то есть помещение, в котором есть одна дверь и несколько окон.

Но в данном случае писатель сразу погружает нас — адресатов своего повествования — в художественное пространство. И в этом пространстве, видя артикли, которые сопровождают и американца и его рубаху, мы с первых же слов воспринимаем персонажа так, как будто он уже упоминался. Или как будто он единственный в своем роде. Или как будто мы уже давно находимся в таком месте и в такой ситуации, где есть лишь один такой персонаж с такой рубашкой. Иными словами — мы воспринимаем его как старую, а не как новую информацию.

Это — художественный прием, мгновенно создающий эффект присутствия и переносящий фокус нашего внимания из нашей повседневности в воображаемый мир романа. Чтобы мы поскорее забыли, что читаем придуманную кем-то историю, и перенеслись острием своего осознания в иную вселенную.

Конечно, автор мог начать книгу и без этих артиклей. Так, мол и так, произнес (некий) старый американец в (какой-то) белой рубашке. Грамматически все будет верно. Но у читателей возникнет впечатление, что этот американец не был частью той группы, к которой он обращался, что он не только для нас, читателей, является «новой информацией», но и для других — пока никак ни названных, ни указанных, — персонажей текста.

Такое тоже возможно, но подобное начало решало бы уже иную литературную задачу.

Создание «художественной реальности» с помощью артиклей или их отсутствия характерно не только для литературы. Мы пользуемся этим приемом и в повседневных разговорах, просто не всегда это осознаем.

Всякий раз говоря «hайити ба-байит», то есть используя слово «байит» с артиклем, мы направляем внимание собеседника к тому воображаемому для него пространству, где для нас есть только один дом, который без предварительного уведомления можно снабдить артиклем, и этот дом — наше жилище.

Если я вам скажу, что дочка моих знакомых простудилась, потому что «ба-дерех ми-бейт hа-сефер сихка ба-хуц бли меиль» (по дороге из школы играла на улице без куртки), вы услышите артикль, сопровождающий понятие «школа», и поймете, что эта девочка учится только в одной школе. Несмотря на то, что вы ни девочки, ни школы не знаете. То есть перенесетесь в воображаемое измерение, которое рисует мой рассказ.

В «художественном» пространстве еще большее значение, чем наличие артикля, может играть его отсутствие. Особенно, когда мы лишаем артикля такие слова, которые в измерении нашего повседневного опыта обладают качеством уникальности. То есть — когда читатель, привыкший, что какое-то слово постоянно снабжается артиклем, вдруг видит его без артикля.

Так, говоря о солнце и луне, мы обычно называем их השמש и הירח, ведь наша голубая планета вращается вокруг одного-единственного солнца, а в небе ее мы видим по ночам всегда одну и ту же луну. Но в художественном пространстве и солнц, и лун может быть любое количество — не в астрономическом, а в образно-эмоциональном смысле, то есть в аспекте нашего восприятия.

«Сегодня томная луна, как пленная царевна, грустна, задумчива, бледна и безнадежно влюблена», пел Александр Вертинский про «последний день в приморском ресторане».

В пространстве образного восприятия можно наблюдать «томную луну», «фиолетовую луну», «растущую луну», «полную луну» и т.д. как разных персонажей или как разные проявления луны. А это означает, что при упоминании такого персонажа его можно и нужно снабжать маркером неопределенности. Причем делать это можно не только при первом, но и при каждом упоминании, если луна в каждой фразе остается неожиданной и некой.

Так происходит в песне группы Blackmore's Night, стилистически перекликающейся с английской балладой, Under A Violet Moon («Под фиолетовой луной»).

Share your secrets, tell them to me
Under a Violet Moon.

Поделись своими секретами, расскажи их мне \ Под (некой) фиолетовой луной, — поет Кэндис Найт под аккомпанемент своего супруга-виртуоза, неповторимого Ричи Блэкмора (того самого, из Deep Purple).

А вот так я мог бы написать приятелю в самом обычном письме, без стихов и песен:

בחורף, אפילו בצהריים, השמש בקושי מאירה את המרחב. וכשאתה מסתכל למעלה, אתה רואה שמש חיוורת מעולפת, כמעט זועקת לעזרה.

Зимой, даже в полдень, солнце (с артиклем, то есть астрономический объект, уникальный для нашей повседневности) едва освещает пространство. Бросив же взгляд вверх, видишь бледное, обморочное солнце (без артикля, некий воспринимаемый мною образ), почти взывающее о помощи.

«Бледное, обморочное солнце» это один из ликов, которое сие стреляющее протуберанцами небесное тело может принимать в пространстве нашего образного восприятия. Одно из состояний реального солнца в мире нашего ума. Так же, как и фиолетовая луна, под которой распушила красные и белые лепестки геральдическая роза Тюдоров.

У Натана Альтермана есть впечатляющее стихотворение «Городской вечер» (ערב עירוני), написанное в первой половине 1930-х годов. Существует также песня на эти стихи, в которой безупречно все — и поразительный текст Альтермана, и наводящая транс своим нарастающим ритмическим драматизмом музыка Йони Рехтера, и напоминающее стиль шансонов Жоржа Брассенса и Жака Бреля, задумчивое исполнение Йоси Баная:

Приведу только одну строфу.

שקיעה ורודה בין הגגות (шки'а вруда бейн hа-гагот)
אספלט כחול מלמטה (асфальт кахоль мильмата)
עיני נשים נוגות אומרות (эйней нашим нугот омрот)
לערב: למה באת? (ла-эрев: «лама бата?»)

Розовый закат между крышами. Синий асфальт внизу. Грустные глаза женщин говорят вечеру: «Зачем (же ты) пришел?»

Даже мой скромный подстрочник способен в какой-то мере привлечь внимание предлагаемыми образами. Если же мы прочитаем оригинал, обращая внимание на те объекты, которые лишены артиклей, и те, что снабжены им, то у нас появится шанс погрузиться в мир поэтического переживания уже без всякого остатка.

Розовый закат (без артикля) — один из бесконечных возможных ликов заката — между крышами (с артиклем: то есть это не случайно вырванные фрагменты городской панорамы, а совокупность крыш, воспринимаемое, как знакомое пространство). Синий асфальт это наше переживание, а не буквально окраска асфальта (иначе он был бы с артиклем, подобно хвосту пса). Глаза неведомых грустных женщин обращены к вечеру: «Ну зачем же ты явился?!».

И сам вечер — казалось бы, это один из бесконечной череды возможных вечеров, — но нет, он как раз с самого начала выступает с артиклем, это наш главный герой.

Заголовок стихотворения, где «городской вечер» упоминается без артикля, сулит нам поэтическое переживание одного из тель-авивских вечеров далеких тридцатых годов, но первое же упоминание вечера в тексте (ла-эрев) снабжено артиклем, — и мы сразу, без подготовки, оказываемся в нем вместе с розовым закатом и синим асфальтом, и этот вечер для нас стал, не затратив для этого ни секунды нашего времени, всепоглощающей конкретностью живого сиюминутного опыта. Так же, как и крыши, над которыми занимается розовый закат.

Другие виды определенности

Случаи использования артикля нельзя свести только к нескольким базовым категориям — (а) либо объект упоминался выше, либо (б) он единственный в своем роде, либо (в) он однозначно определен в общем контексте, который осознают говорящий и адресат его слов, либо (г) автор создает художественное пространство образов, используя артикль и его отсутствие как инструменты созидания этого пространства.

В перечисленных выше случаях использование или неиспользование артикля меняет — иногда значительно, иногда лишь чуть-чуть, — смысл сообщения, но ни тот, ни другой вариант не являются грамматически неверными.

Однако бывают и такие случаи, когда выбора у нас нет, потому что правильным является лишь один способ — либо с артиклем, либо без. Иногда проще запоминать, нужен артикль или нет, чем анализировать причудливый менуэт старой и новой информации.

Перечислю некоторые часто встречающиеся ситуации такого рода.

Легко понять, почему артикль используется в сочетаниях, означающих «оба», «обе», то есть после слов שני и שתי. Оба друга знали, что обе подруги знают. שני הידידים ידעו ששתי הידידות יודעות . Это как со «всеми сторонами». Если в чем-то участвуют оба брата — и Кастор, и Полидевк, — то возможен лишь только один набор двух из числа двоих Диоскуров.

Когда имеются в виду такие понятия, как «какой-то», «какой-нибудь», «некий», «один», «неважно какой», «неизвестно, какой именно», или они же во множественном числе — «какие-то», «некие» и т.д., — то это классический случай неопределенности. В иврите в таких ситуациях мы используем нулевой артикль. В европейских языках ситуация сложнее, так как зависит от наличия или отсутствия у объекта свойства исчислимости. Посочувствуем им.

— Что ты там увидел? — спрашивает Линда, растянувшись на топчане и надвинув пляжную шляпку на глаза, чтобы защитить их от палящего солнца. — מה ראית שם?

Роберт, удивленно уставившийся на переливающееся бликами морскую бесконечность, неуверенно отвечает:

— Кажется, там, за буйками, под средиземноморским небом, женщина несется верхом на дельфине... — נדמה לי, שם, מעבר למצופים, תחת שמי ים התיכון, אישה רוכבת על דולפין (нидме ли, шам, ме-эвер ла-м*цофим, тахат шмей йам hа-тихон, иша рохевет аль дольфин).

Какая-то женщина верхом на каком-то дельфине — оба мчатся без артиклей и , рассекая волны, где-то там, за вечно одними и теми же, давно уже примелькавшимися завсегдатаям пляжа hа-буйками-поплавками.

Слово «коль», כל, перед словами в неопределенном состоянии означает «каждый», «всякий», «любой». Коль сефер — любая книга. Коль йом шиши — каждая пятница. И так далее. Это же слово перед словами в определенном состоянии означает «весь», «весь целиком». כל הספר — вся книга. Извиняюсь за trivia.

Напомним еще раз, что определенное состояние распознается по любому из следующих признаков: либо наличие артикля, либо наличие местоименного суффикса, либо речь идет об имени собственном.

Кроме того, к определенному состоянию относятся сочетания [существительное без артикля]+[указательное местоимение без артикля]. А также сочетания типа [существительное с артиклем]+[указательное местоимение с артиклем].

То есть в иврите немного высокопарное выражение ספר זה и весьма частотное הספר הזה означают одно и то же и оба указывают на определенную книгу.

Есть еще и другие варианты. Например, еще более возвышенное и редкое сочетание, чем ספר זה. Это זה הספר. И оно тоже обладает статусом определенности. Все три выражения означают одно и то же: «сия книга».

ראיתי את זה הספר באילו השנים — Я видел сию книгу в эти годы.

Кроме того, сами слова זה и זאת вечно пребывают в определенном состоянии в силу того, что говорят «этот\сей», «эта\сия» (то есть прямо указывают на конкретный объект.

• כל הספר — вся книга.
• כל ספרי [коль сифри] — вся моя книга.
• כל ברלין — весь Берлин (имя собственное).
• כל ספר זה = כל הספר הזה — вся эта книга.
• כל זה — все это (есть выражение עם כל זה — при всем при этом).
• כל זאת — все это (есть общеизвестное בכל זאת — «все-таки», «все же», то есть, в сущности, снова при всем при этом).

Отметим также следующие комбинации с тем же значением, и с таким же статусом определенности:

הכרך ההוא, האישה ההיא, השחקנים ההם — тот том, та женщина, те актеры.

אותו כרך, אותה אישה, אותם שחקנים — тот (или тот самый) том, та (или та самая) женщина, те (или те самые) актеры.

Академия языка иврит утверждает, что между выражениями последнего ряда и ими же, но с артиклями, смысловой разницы нет. Спорить не буду. Вероятно, во многих случаях так и есть: и אותו האיש означает то же самое, что и אותו איש — тот человек, тот самый человек. И все-таки, если мне захочется подчеркнуть, что речь идет о «том же самом» человеке, я на всякий случай использую артикль. Что-то мне подсказывает, что с ним меня поймут более точно, чем без него.

Названия языков обходятся без артикля, но для того, чтобы охарактеризовать, насколько хорошо конкретный человек владеет неким языком, используется артикль:

אנגלית — שפה שכדאי ללמוד אותה — английский — язык, который целесообразно изучить.

האנגלית של פדרו ככה. — У Педро английский так себе.

Когда действия людей отождествляются с действиями их стран или наций, обычно используются артикли:

הרומאים כבשו את תדמור, hа-рома'им кавшу эт тадмор — Римляне завоевали Пальмиру.

Понятно, что не все римляне в этом участвовали, а те, что участвовали, вряд ли являются знакомыми нам конкретными людьми, но их усилиями Рим расширил свои границы, дойдя до рубежей Персии.

Вообще говоря, для указания на категории нет общего правила. Вот очень характерный пример. Существительное פנים (пним) означает внутреннюю часть чего-нибудь (например, страны или помещения), а существительное חוץ (хуц) — напротив, все, что вне чего-нибудь. Вроде бы оба обычно используются с артиклем: משרד הפנים, משרד החוץ — МВД, МИД. Но другие обороты с этими словами, а именно понятия «внутри» и «снаружи» — образуются по-разному. Первое — без артикля: «бифним» (бе + пним). Второе — с артиклем: «бахуц» (бе + hа-хуц).

У Бялика есть стихотворение для детей — одно из немногих его произведений, написанных в просодии сефардского, а не ашкеназского иврита. Там «голод» назван без артикля (מי יצילנו מרעב? — ми йацилену ме-раав? — кто спасет нас от голода?), а работа и труд, которые избавят нас и спасут, — с артиклями (למי תודה? למי ברכה? לעבודה ולמלאכה — ле-ми тода? ле-ми браха? ла-авода ве-ла-млаха).

Поэтому в том, что касается категорий. надо просто целенаправленно обращать внимание на соответствующие случаи и брать на заметку свои наблюдения.

Например, мы заметили, что «математика» и «физика» упоминаются без артиклей. Сразу же выдвигаем рабочую гипотезу, согласно которой так же надо поступать и с названиями всех других академических дисциплин. Для пущей уверенности хорошо бы, конечно, поискать в какие-нибудь подтверждающие или опровергающие примеры. А вдруг это зависит от конкретной дисциплины, и с биологией, например, нужен артикль? Сюприз: не зависит.

Иногда говорящий противопоставляет в своем сознании какие-то категории друг другу. Скажем, «город» — «деревне». В этом случае артикль используется. Например, «Мири гара ба-кибуц, ве-hа-ах шела — ба-ир» (Мири живет в киббуце, а ее брат — в городе). Даже если не имеется в виду ни конкретный киббуц, ни конкретный город.

В принципе, когда мы говорим о целой категории объектов или людей, используя название одного из них, в письменном языке артикль употребляется. То есть, говоря «орел», но имея в виду не одного, а всех орлов, используем артикль, если хотим не покидать сферу грамматической нормы.

Вот отрывок из статьи в Википедии: האריה נפוץ בעיקר ביבשת אפריקה, «лев распространен главным образом на африканском континенте». Здесь меченый артиклем лев встряхивает гривой и лениво, с шумом, зевает на вздрагивающее марево саванны, вселяя ужас в мелких ее обитателей.

Однако замечание о желании оставаться в сфере нормы было неслучайно. Взглянем на то, какие вопросы израильтяне, далекие от академического и энциклопедического мира, задают Гуглу об архетипических представителях разных биологических видов:

«Кто больше — слон или кит?», «Кто сильнее: лев или львица?».
?מי יותר גדול פיל או לוויתן?, מי יותר חזק אריה או לביאה.

Почему-то в гугл-запросах все эти крокодилы-бегемоты регулярно фигурируют без артиклей, игнорируя красивый слог Википедии.

Мое скромное мнение: если так называемая грамотность для нас что-то значит, то есть смысл следовать в этом деле энциклопедиям и указывать на категории через их представителей с помощью артикля.

К географическим названиям артикль не добавляют (так что надо говорить «лондон», а не «hа-лондон»), но иногда артикль является неотъемлемой частью названия. Такие случаи можно просто запоминать. Например, סיני (Синай) — без артикля, но הגליל (hа-галиль, Галилея) — с артиклем.

На сайте Академии языка иврит пишут, что, если названием местности служит некое существительное, то артикль нужен. Но если мы не слишком хорошо владеем языком, то откуда нам знать, что נגב (негев) означает в древних текстах любую засушливую безводную местность, а не только конкретную полупустыню на юге Израиля? Мы же новички, и нам невдомек, что от этого корня, נ-ג-ב, образованы такие полезные слова, относящиеся к устранению влаги, как «ленагев» (вытирать, осушать) и «магевет» (полотенце). Так что вряд ли мы сами догадаемся, что Негев на иврите называется הנגב, hа-негев. Поэтому, вместо того, чтобы догадываться, лучше просто найти правильное написание и запомнить.

Долина Шарон это «эмек hа-шарон», с артиклем, потому что слово «шарон» имеет самостоятельное значение в библейском иврите — равнина, — хотя сейчас мы равнины называем словом «мишор». И, конечно, ничего в рельефе Галилеи не говорит нам о том, что «галиль» это «цилиндр». Еще меньше — о том, что в древних текстах это же слово означало также край, территорию. Ну и как нам догадаться, что Галилея на иврите не «галиль», а «hа-галиль»?

Впрочем, среди академиков языка иврит по этому вопросу единодушия нет, некоторые считают, что Галилею можно называть и с артиклем, и без.

Когда существительное сопровождается пояснением, о каком именно конкретном объекте идет речь, артикль напрашивается сам собой.

• זה האיש שסיפרתי לך עליו — это (тот, тот самый) человек, о котором я тебе рассказывал.
• זאת אותה האישה שרקדה אתמול פלמנקו — это та же самая женщина, которая танцевала вчера фламенко.
• זאת אותה בחורה שמטיילת פה כל יום — это та самая девушка, которая гуляет здесь каждый день.
• השקט שהשתרר באותו רגע היה כבד מנשוא — тишина, воцарившаяся (которая воцарилась) в тот момент, была непереносима тяжела — «кавед ми-н*со», тяжелее, чем (можно) вынести.

В третьем предложении артикля нет, потому что сочетание אותה בחורה (та девушка, та самая девушка), как и похожее на него сочетание בחורה זו (эта девушка), имеет статус определенности. Впрочем, о таких выражениях уже шла речь выше.

У фраз, в которых мы подробно раскрываем смысл понятий «который», «о котором», «для которого» и т.д., есть еще один вариант — довольно изящный, с отсылкой к образам художественного пространства, в котором у конкретных объектов может быть много проявлений, используемых без артиклей.

Помните, что луна может быть бледной, или томной, или любопытной, или фиолетовой? Это касается не только ее.

Например, мы хотим сказать: «Не забуду той победы, которая застала врасплох обе стороны» (фраза навеяна все тем же романом Шалева). Можно сделать так, как в предыдущих примерах:

לא אשכח את הנצחון ההוא שהפתיע את שני הצדדים.
Ло эшках эт hа-ницахон hа-hу ше-hифтиа эт шней hа-цдадим.

Здесь слово «ницахон» (победа) фигурирует с артиклем, так как герой вспоминает победу, одержанную в конкретном бою.

Ту же фразу можно немного расширить, памятуя, что у победы в художественном пространстве есть много разных ликов. Она может быть тяжелой, ожидаемой, пирровой, долгожданной и т.д., и т.д.

В новом варианте мы дважды упоминаем слово «ницахон», сначала с артиклем (конкретное событие нашей жизни, которое мы вспоминаем, оказавшись возле места, где когда-то произошло памятное сражение), затем — без него, предоставляя объяснение того, какой именно была та победа, какой ее лик был проявлен. Тем самым мы даем читателю, как полагаем, новую информацию о нашем образном восприятии той памятной виктории:

לא אשכח את הנצחון ההוא, נצחון שהפתיע את שני הצדדים.

Некоторые наречия образуются с привлечением существительных. Такие существительные используются без артикля.

בשקט, «бе-шекет» (тихо, в тишине). В отличие от «ба-шекет ше-hистарер hайа каше линшом» — в воцарившейся тишине (в той самой тишине, которая воцарилась) было трудно дышать.

Аналогично:

• Бе-тадhема (בתדהמה) — 1) изумленно, 2) в официальных заявлениях — «с прискорбием».
• Бе-рацон (ברצון) — охотно (с желанием).
• בצער, בשמחה (бе-цаар, бе-симха) — огорченно (с огорчением), радостно (с радостью).

Иногда артикль меняет смысл слова, и именно поэтому нет никакой трудности в его применении — יום, היום, ערב, הערב и т.д. (йом — день, hа-йом — сегодня, эрев — вечер, hа-эрев нынче вечером).

В книжном языке слово הדבר с артиклем часто означает «это», а דבר без артикля в отрицательных предложениях — «ничего».

לא הבנתי דבר. והדבר הטריד אותי.
Ло hеванти давар (я ничего не понимал), ве-hа-давар hитрид оти (и это меня беспокоило).

Точно так же слово האיש с артиклем может означать в литературном иврите понятие «он», а איש без артикля — «никто»:

פדרו המכונאי מבין הכל. האיש הוא גאון. חבל שאיש אינו יודע את זה

Педро hа-мехонай мевин hа-коль, hа-иш hу гаон. (Механик Педро понимает все. Он гений). Хаваль ше-иш эйно йодеа эт зе (Жаль, что никто этого не знает).